Я стоял перед домом родителей, сжимая в одной руке завернутый кукольный домик, а в другой — пакет с подарками.
Украшения на крыльце выглядели радостно: розовые шарики, привязанные к перилам, и блестящая вывеска: «С Днём рождения, принцесса Лили». Из заднего двора доносился смех детей. Я глубоко вздохнул и нажал на звонок.
Дверь распахнулась, и вот она — моя мать, в своем обычном пастельном кардигане, с ароматом ванильного торта, доносящимся из дома. Но, увидев меня, её улыбка тут же исчезла.
— Мы не хотим, чтобы ты приходил сегодня.
Я моргнул.
— Что?
Позади неё раздался знакомый, насмешливый голос — резкий и безошибочный.
— Здесь не место для неудачников, — сказал мой брат Джейкоб, выходя вперёд, скрестив руки и расплываясь в медленной ухмылке.
Я почувствовал это как пощёчину ещё до того, как успел что-то сказать. Он усмехнулся, склонив голову:
— Ты серьёзно пришёл? Это кринж. Лили вообще плевать, пришёл ты или нет. Сделай себе одолжение — уйди, пока не опозорился.
По телу пробежала волна знакомого дискомфорта — та же, что охватывала меня на каждом семейном ужине, на каждом празднике. Их взгляды скользили по моим взъерошенным волосам, мятому худи, тёмным кругам под глазами от бессонных ночей, проведённых за программированием. Я крепче сжал пакет с подарками, сглотнув ком в горле.
«Ничего не вносишь? Кринж? Лили всё равно?»
Во мне вспыхнула свежая память. Всего шесть месяцев назад Джейкоб стоял у меня дома, с видом отчаявшегося человека.
— Бро, мне просто нужна помощь с платой за школу Лили, — произнёс он, с наигранной скромностью. — Это временно, ты же знаешь. Я бы сделал то же самое для тебя.
Я перевёл деньги в ту же ночь. Без вопросов. Без колебаний. А теперь — я неудачник.
Я посмотрел на отца, стоявшего сзади, который отвёл взгляд, будто не мог взглянуть мне в глаза. Мать нервно переминалась с ноги на ногу, но не сказала ни слова. Будто они заранее всё обсудили, будто молча договорились, что я больше не часть семьи.
Я уже слышал, как моя мать скажет, если я вдруг начну с ней разговор: «Это не из-за денег, милый. Просто посмотри, как ты выглядишь». Конечно.
В их мире успех измеряется не умом и достижениями, а дорогими костюмами, блестящими машинами и членством в гольф-клубе — а не бессонными ночами за отладкой кода, не патентами, не шестизначными контрактами из Кремниевой долины. Для них я всё ещё тот неловкий, неопрятный ребёнок, который никогда не вписывался.
Что-то болезненно скрутило внутри — боль, злость, недоверие. Я чувствовал, как во мне поднимаются слова — протест, возмущение, требование объяснений. Но как только это пламя вспыхнуло, оно тут же угасло.
Я медленно выдохнул:
— Ладно, — сказал я, отступая от двери. — Если вы так решили.
Я повернулся, пошёл к машине и положил подарки на пассажирское сиденье. Но, собираясь захлопнуть дверь, я мельком взглянул на дом. В окне, выходящем на задний двор, я увидел Лили — она бегала по двору в праздничном платье, смеялась, играя с другими детьми. Она понятия не имела, что происходило у парадной двери.
На долю секунды я чуть не передумал. Но потом в голове снова прозвучали слова Джейкоба: та ухмылка, тот смех.
«Здесь не место для неудачников».
Я сжал челюсть и сел за руль. Руки крепко обхватили руль, и холодное осознание накрыло меня: долгие годы я убеждал себя, что являюсь частью этой семьи, что я важен. Но я не брат. И не сын. Я — банкомат на ногах.
«Неудачникам тут не место? Ну что ж, посмотрим, как они справятся без этого неудачника, который финансировал их жизни».
Я не включал телефон два дня. Мне нужна была тишина. Никаких сообщений с чувством вины от матери. Никаких вялых «давай это переживём» от отца. И уж точно — никаких язвительных текстов от Джейкоба. Пусть они сами расхлёбывают своё решение. Пусть почувствуют, каково это — остаться без моей помощи.
На третий день я всё же включил телефон.
27 пропущенных вызовов, 15 голосовых сообщений, 32 текста.
Я усмехнулся.
Мама: Я не понимаю, почему ты так себя ведёшь. Джейкоб не это имел в виду. Позвони мне.
Папа: Давай рассуждать здраво. Ты же знаешь, как работает семья.
Джейкоб: Ты серьёзно? Повзрослей уже!
Мама снова: Лили спрашивает о тебе.
Я закатил глаза. Ага. Теперь она вспомнила, что я существую.
Но одно сообщение привлекло моё внимание. Келли. Жена Джейкоба.
Келли: Прости. Я была против того, что произошло. Позвони, если сможешь.
Я приостановился. Келли всегда была тихой, шла на поводу у Джейкоба. Но её сообщение было другим. В нём была искренность. Я не хотел ни с кем разговаривать, но всё же написал ей:
Почему ты извиняешься?
Три точки. Потом ответ.
Келли: Потому что Джейкоб сходит с ума.
Брови поползли вверх.
Сходит с ума — это как?
Пауза. Потом:
Келли: У нас проблемы с деньгами. Он рассчитывал, что ты оплатишь праздник. Уже потратил больше, чем могли себе позволить. Когда ты не помог — он сорвался. Жестко.
Я хмыкнул. Ну конечно. Я годами был для него невидимой страховочной сеткой. А теперь — всё. Верёвки обрезаны. Падай.
(…)
