Тёплый ветер гнал облака над прибрежным городом, когда мы с Лейлой впервые увидели пса, который изменит наши ночи. В вольере приюта он казался огромным мохнатым валуном: массивные лапы, широкая грудь, тяжёлый взгляд, будто мир уже однажды доказал ему, что доверять опасно. На решётке болталась табличка: «Танк. Невозможен к усыновлению. Боится резких звуков».
Сотрудница приюта объясняла, что собаку сдали после громкого развода хозяев: мужчина кричал, вещи летали, а пёс каждый раз уползал под стол — реакция, запомнившаяся кинологам как «неперспективная». Я слушала вполуха, потому что наблюдала совсем другое: Лейла стояла перед решёткой и шептала что-то едва слышное, а здоровяк медленно опускался на брюхо, стараясь казаться меньше. Она протянула ладонь, и он кивнул, будто понимал детский язык сострадания.
Дома после развода царствовал тревожный хаос. Лейла просыпалась в холодном поту, звала меня среди ночи, рассказывала о «чёрных воротах», скрипящих прямо в её снах. Ни сказки, ни успокаивающая музыка не спасали; психологи советовали дыхательные практики, но стоило погасить свет — истерика возвращалась. Когда же Лейла три ночи подряд устраивала базу под одеялом в коридоре, я поняла: нужен иной метод, не из книг.
На семейном совете, состоявшем из меня, Лейлы и пустой чашки кофе, решение родилось само собой: мы забираем Танка. Администратор приюта вздохнула, будто подписывала нам приговор, но согласилась, увидев, как пёс прижимается к ребёнку сквозь решётку. Мы вышли оттуда втроём: Лейла держала поводок, Танк шёл рядом, не требуя команд, просто двигаясь, как тень маленькой девочки.
Первый вечер стал экзаменом для всех. В квартире стояла гробовая тишина, когда я закрыла за нами дверь; Танк осмотрел комнаты, осторожно понюхал игрушечный ксилофон, улёгся на ковёр и вздохнул так глубоко, будто выдохнул все страхи приюта. Ночью, ожидая очередного вскрика, я сидела на краю кровати, но Лейла не пришла. Ранним утром я нашла её на диване: она спала, уткнувшись лбом в грудину пса, а Танк дышал так ровно, что казался каменной глыбой с тихо бьющимся сердцем.
С того дня он получил новое имя — «Страж снов». Каждый вечер Лейла складывала подушку рядом с его лежанкой; стоило ей прикоснуться пальцами к тёплому меху, веки тяжелели, сон стекал без страхов. Она говорила: «Мам, монстры боятся рыка Танка, он их отпугивает до того, как я успеваю проснуться».
Но там, где счастье только нащупывает корни, часто является чужой страх. Через пару недель снизу пришёл сосед Кёртис, отец восьмилетнего Роба. Его сын, увидев Танка в лифте, расплакался; мужчина требовал убрать «боевую собаку» из дома. Я попыталась объяснить, что пёс безобиден, но в глазах соседа читалась паника, подпитанная телевизионными сюжетами. Через три дня в почтовом ящике лежала официальная претензия управляющей компании: «Содержание потенциально опасного животного. Необходимо освободить жилое помещение от объекта».
Я смотрела на бумагу и ощущала, как ко мне подкатывает старая знакомая беспомощность; та же, что скручивала горло, когда Лейла кричала ночами, когда адвокат предъявлял документы о разводе. Но рядом спал пёс, прижав к лапам игрушечного зайца дочки, а Лейла рисовала его на ватмане с подписью «Защитник добра». Я не имела права снова дать страху победить.
Наутро я стала звонить всем, кто мог помочь: зоозащитникам, кинологам, юристам. Как будто город открыл в себе скрытые двери: одни предлагали советы, другие — опыт борьбы с такими же «бумажными запретами». К вечеру в руках у меня был план: собрать подписи жителей, доказать отсутствие агрессии документально, показать, какую роль собака сыграла в реабилитации ребёнка.
Мы с Лейлой ходили по этажам. Она жала кнопку звонка, а я держала папку с фотографиями, где Танк тянет санки с детьми во дворе или носит пакеты с покупками соседке-пенсионерке. Люди колебались, но, глядя в золотистые глаза пса, подписывали петицию. К вечеру четвёртого дня в списке стояла половина подъезда, а на пятую ночь мы получили уведомление: семь суток на «устранение нарушения».
Самая длинная неделя в моей жизни превратилась в цепь маленьких побед. Джеймс Альварес из второго этажа написал официальное письмо: «Этот пёс снял стресс моего сына-аутиста». Психолог Лейлы предоставила заключение: «У пациента наблюдается устойчивое улучшение сна; собака исполняет функцию терапевта». Даже курьер службы доставки, узнав о конфликте, оставил отзыв в онлайн-группе дома: «Танк — джентльмен, ни разу не нарушил дистанцию».
За день до финального срока ко мне постучал Грег — тот самый сосед из предыдущего рассказа. Он принёс пухлый конверт: «Добавь к делу. Это подписи жильцов соседнего подъезда. Они тоже видели, как Танк помогает твоей девочке учиться кататься на велосипеде». Я закрыла дверь и впервые позволила себе расплакаться — не от страха, а от благодарности.
На слушании в офисе управляющей компании присутствовали: юрист ассоциации защиты животных, я, Лейла (с разрешения школы), директор комплекса и сосед-истец Кёртис. Танк остался дома по совету адвоката, но кажется, его невидимый образ стоял рядом. Директор просматривал бумаги, кивал, хмурился, отмечал пункты. Наконец произнёс: — Регламент требует безопасности, но и здравый смысл важен. Предлагаю компромисс: тест кинолога + страховка ответственности + поведенческий сертификат собаки. В случае инцидента — пересмотр.
Я согласилась. Кёртис морщил лоб, будто искал лазейку для нового возражения, но кинологический отчёт и подписи жильцов оказались крепче его страхов. Через неделю Танк прошёл испытание у профессионала: команда «сидеть» быстрее трёх секунд, реакция на резкий хлопок без агрессии, прогулка мимо детской площадки под камерой. Результат: «Социально безопасен» — печать, подпись.
В доме воцарилось перемирие. Кёртис по-прежнему обходил нас стороной, но больше не стучал в управляющую. Его сын Роб иногда даже кидал Танку мяч, правда, украдкой. Лейла стала приглашать одноклассников смотреть, как пёс выполняет трюк «обними» — медленно кладёт голову на плечо ребёнку.
Весна сменила позднюю зиму, веранда кафе на углу открыла летние столики, и однажды владелец вывесил табличку: «Доброжелательные собаки приветствуются». На стене свежий граффити — силуэт Танка в шляпе, рядом надпись: «Хранитель сна».
Наша маленькая победа передалась другим: жильцы завели кошек, попугаев, одного старика-ретривера. Управляющая компания изменила пункт правил, теперь требовалось не «избавиться» от крупной собаки, а предоставить сертификат поведения — и люди почувствовали, что страх способен уступить место разуму.
***
Но самая важная перемена проявилась ночью, когда я проснулась и поняла: не слышу ни плача, ни шагов. Заглянув в детскую, увидела Лейлу, спящую одна в кровати; Танк дремал у двери, словно стал просто фоном, не костылём. Утреннее солнце просеивалось сквозь шторы, и она, едва проснувшись, сказала: — Мама, мне снился сон, но он был хороший. Мы катались на облаках, а Танк пил какао. Я улыбнулась, поняв, что страницу «кошмары» можно перелистнуть.
Вечером Лейла вырезала из картона медаль и приклеила к ошейнику пса. На ней дрожала неровная надпись: «Самый смелый добряк». Я спросила, чего она хочет дальше. — Хочу написать книжку о Танке, чтобы другие дети не боялись больших собак. Так родилась новая цель: серия коротких историй «Приключения Стража снов». Я помогала печатать, Лейла рисовала комиксы, а Танк позировал, время от времени зевая.
***
Финал этой главы наступил тёплым вечером, когда мы устроили дворовую презентацию книги. На импровизированной сцене — пуфики, гирлянда лампочек, стол с лимонадом. Лейла читала вслух: «…и тогда Танк сказал монстрам, что у них нет билета в её сон». Дети смеялись, взрослые аплодировали, а я ловила взгляд Бренды, сидящей рядом со мной. Она тихо шепнула: — Никогда бы не подумала, что страх можно приручить вот так, клубком меха и детского голоса. Я ответила: — Иногда самый грозный охранник — это добро, от которого мы прячемся.
Когда лампочки погасли и гости разошлись, мы втроём вышли к озеру. Лейла бросила плоский камешек; он прыгнул на воде пять раз. — Каждый прыжок — это наш новый сон, — сказала она. — И все они спокойные. Танк гавкнул тихо, будто подтверждая.
Так закончилась история о «непригодном» псе, ставшем опорой маленького сердца и зеркалом для взрослого мира. Но в воздухе уже пахло новым началом: осенью Лейла пойдёт в следующую школу, а я подумываю записать Танка в программу канистерапии, чтобы он помогал другим детям. Дверь для продолжения приоткрыта: мир большой, страхи разные, но у нас есть метод — мягкая шерсть, терпеливое дыхание и решимость не сдаваться, когда кто-то хочет стереть границу между опасностью и предрассудком.
Осенние зори поднимались всё позже, а на стекле кухни проступали первые паутины инея, когда в почтовый ящик упало письмо с гербом муниципалитета. Открыв конверт, я увидела приглашение: «Социальная служба запускает пилот-программу канистерапии. Приглашаем вашего пса пройти аттестацию для работы с детьми, пережившими семейные кризисы». Лейла, стоявшая рядом в пижаме с фламинго, подпрыгнула: «Мам, это же значит, что Страж снов станет супергероем не только для меня!»
Я улыбнулась и погладила Танка по голове; он чихнул, будто соглашаясь. Но внутри шевельнулась тревога: испытание у профессиональных зооповеденцев — это не домашняя проверка, а многоступенчатый тест на устойчивость к хаосу: громкие хлопки, внезапные объятия детей, запахи больничных коридоров.
***
Подготовка заняла месяц. По утрам мы тренировались в городском парке с кинологом Ириной, которая учила Танка выдержке. Лейла надевала школьный рюкзак и, изображая «непредсказуемого ребёнка», подбегала, бросалась обниматься, роняла учебники. Танк учился не лязгать зубами от испуга, а замереть и подать лапу. К концу второй недели он реагировал на хлопок шарика лишь поворотом уха.
Одновременно я собирала бумаги: справки о прививках, подтверждение отсутствия жалоб от соседей, копии писем психолога Лейлы. Бренда, теперь наш союзник, обзванивала родителей двора, просила оставить короткие отзывы об «эффекте собаки-няни». В итоге у меня получилась толстая папка, с которой мы в начале ноября стояли перед зданием реабилитационного центра «Синяя сосна».
***
Первый этап аттестации — «ножницы реальности» — проходил в зале, заставленном мягкими кубами и яркими матами. Испытатели включили запись детского плача, затем хлопнули дверь. Танк чуть дёрнулся, но не издал звука. Девочка-волонтёр стремительно налетела, «обняла» пса за шею; он опустил голову, дал погладить себя, оглянулся на Лейлу, словно спрашивая: «Всё в порядке?». Куратора программы, строгую докторшу Хартман с серебристой челкой, это, похоже, впечатлило.
— Следующий блок: взаимодействие в медкабинете, — произнесла она, ведя нас по коридору. Лейла взяла поводок. Я шла следом, чувствуя, как стянута грудь: именно здесь решится судьба нашего пушистого терапевта.
***
В процедурной Танк должен был выдержать «момент боли» — ребёнок вскрикивает при уколе, а собака обязана остаться спокойной. Маленький мальчик Тимофей, с тонкими руками и следами недавней операции, сел в кресло. Медсестра продезинфицировала кожу раствором, игла блеснула. В этот миг Тимофей резко звизгнул и… ухватился обеими руками за холку Танка. Пёс вздрогнул — я увидела, как напряглись его плечи. Но он не рванулся, он замер, опустил уши и тихо лизнул ребёнка в запястье, будто говоря: «Я рядом». Игла вышла, и Тимофей прошептал: «Больно не так сильно, если держаться». Доктор Хартман отметила что-то в планшете, впервые улыбнувшись.
***
Финальное испытание называлось «Лабиринт доверия». В спортивном зале расставили шумные препятствия: крутящуюся радугу из пенопласта, движущиеся флажки, звуковую колонку, что внезапно включала смех или хлопок. Лейла должна была провести Танка по дорожке, не трогая поводок; тот обязан следовать только голосовым командам девочки.
— Готова, — прошептала Лейла и шагнула на старт. — Страж, ко мне, — тихо позвала она. Танк приблизился, внимательно глядя ей в глаза. Первый барьер — флажки, хлопающие от вентилятора. Пёс чуть замедлил шаг, но Лейла прошептала: — Мимо, друг, давай. Дальше разноцветная радуга крутилась, издавая скрип. Лейла остановилась: — Сядь. Танк сел, дожидаясь, пока конструкция развернётся, и лишь затем прошёл. На последнем отрезке грохнула колонка, врубив звук фейерверка. Танк дёрнулся… и предложил Лейле лапу — жест, которому кинолог его специально не учил. Девочка улыбнулась, обняла пса за шею. Зал аплодировал.
Доктор Хартман вынесла вердикт: «Сертификат терапевтической собаки выдан. Рекомендую к работе с детьми тревожных групп». Лейла подпрыгивала, как мячик. А я, прижимая папку к груди, ощутила, будто высота стены страха уменьшилась на метр.
***
Первая смена терапии началась в декабре. Каждую среду мы приходили в «Синюю сосну», где группа из шести детей — сирот и переживших развод — занималась с психологом. Танк лежал в центре круга, а ребята по очереди читали ему истории, рисовали на его широкой спине пальчиками «солнышко». До конца месяца уровень ночных кошмаров у трёх детей снизился, о чём свидетельствовали отчёты родителей и воспитателей. Газета районной управы взяла интервью у Лейлы как самой юной «напарницы» канистерапевта. На снимке она сидела, обняв Танка, а подпись гласила: «Сон без чудовищ возможен».
***
Но январь принёс неожиданный вызов: управдом сообщил, что в доме появится новый жилец — мистер Стивенс, молодой композитор, страдающий тяжёлой аллергией на шерсть. По закону, люди с подтверждённой аллергией могли требовать «зоны без животных» как разумное приспособление. Его квартира находилась прямо под нашей. Стивенс вежливо прислал письмо: «Уважаемые соседи, прошу рассмотреть возможность держать питомца вне общих коридоров и лифта в определённые часы. А ещё — меньше шерсти в вентиляции». Мои ладони вспотели; казалось, очередная война за Танка неизбежна.
Мы устроили личную встречу. В кофейне за углом, при поддержке медиационного центра. Я принесла сертификат антиаллергенной обработки нашей квартиры, справку ветеринара об отсутствии линьки у Танка зимой. Стивенс пришёл с ингалятором и большим красным шарфом. Говорил тихо, едва касаясь кружки.
— Я ценю, что ваш пёс помогает детям, — сказал он. — Просто боюсь удушья. — Мы не хотим, чтобы вы жили в страхе, — ответила я. — Предлагаю график: я вывожу Танка в шесть утра и после девяти вечера на служебном лифте, дезинфицирую коридор влажными салфетками. — А если меня вызовет вдохновение ночью? — он улыбнулся печально. Лейла подняла взгляд: — Мистер Стивенс, а если я подарю вам беруши? Их Танк не пугает. Мы все рассмеялись; напряжение сдулось, как проколотый шар.
Через неделю композитор прикрепил на нашу дверь конверт с нотами пьесы «Guardian Dreams» (Страж снов). Подарок предназначался для Лейлы и Танка. Сосед написал: «Слушаю ночью через наушники. Дыхание ровное, приступов нет».
***
Февраль. Город готовился к карнавалу фонарей. Школа Лейлы решила провести костюмированное шествие. Дочь заявила, что Танк пойдёт с ними в образе «звёздного медведя»: мы сшили накидку из тёмно-синего бархата и посыпали её вышитыми звёздочками. Накануне карнавала кто-то сорвал объявление «Собаки приветствуются» и написал краской «Нет зверям». Мы с Лейлой убирали остатки плаката, когда подошёл Роб — сын Кёртиса — и тихо сказал: — Это не папа. Это хулиган из соседней школы. Хочу помочь повесить новый плакат. Он принес степлер и вместе с Лейлой установил яркую афишу: «Танк – талисман храбрости». Я заметила, как Кёртис смотрит из окна, но ничего не сказал.
Шествие получилось шумным. Фонарики отражались в глазах Танка, он шагал между детьми, накидка мерцала. В какой-то момент салют грохнул так громко, что даже взрослые вздрогнули. Пёс замер, обернулся к Лейле; она сжала поводок и прошептала: «Мы вместе». Он вдохнул, расслабил плечи. Дети, видя выдержку Стража, перестали пищать, смех вернулся.
Фотография карнавала разлетелась по соцсетям: «Массивный пёс c золотыми глазами помогает детям преодолеть страх фейерверков». Комментарии были тёплыми, а один — особо тронул: «Живу через пару кварталов, боялся собак с детства. Теперь думаю, что страхи можно приручить».
***
Пришла весна, и соцслужба предложила нам новый проект: ежемесячный выезд в сельскую школу, где учатся дети, пережившие военные события. Я снова взвесила все «за» и «против» — дорога долгая, нагрузка на Лейлу, но она сама сказала: «Там, где страшнее, там нужнее». Бренда вызвалась сопровождать, а Стивенс пообещал сочинить музыку, чтобы дети разучивали дыхательные упражнения под мелодию сердцебиения Танка, которую мы записали на микрофон.
Мы приняли приглашение. Первый выезд назначен на начало лета — как раз к годовщине того дня, когда Страж снов переступил порог нашего дома. Я закрыла календарь, погладила Танка и поняла: история делает новый виток, а мост доверия готов к ещё более тяжёлым грузам. Финал ли это? Скорее светлый обрыв дорожной карты с припиской: «Продолжение следует – там, где детям нужен сон без чудовищ».
За четыре недели до первой поездки в сельскую школу мы утвердили маршрут: электричка до последней станции, затем арендуемый микроавтобус с двумя рядами сидений и креплением для лежанки Танка. Служба сопровождения прислала план-график: три дня групповых занятий, один день маршрута «безопасный лес», затем итоговая встреча с жителями деревни — любой желающий мог прийти, чтобы увидеть канистерапию в действии. Лейла отмечала даты в календаре фломастером цвета лесной хвои, а каждый вечер читала Танку вслух детскую энциклопедию о животных, будто подготавливая его к знакомству с деревенскими козами и гусями.
За неделю до отъезда сосед Роб и его отец Кёртис позвонили в дверь. В руках Роба был свёрток: шерстяная накидка цвета бурой коры с вышивкой «Страж снов» на спине — подарок от кружка домоводства. — Чтобы ему не было холодно в поле, — смущённо сказал мальчик. Я взглянула на Кёртиса, и тот кивнул: страх превратился в негласное уважение.
День отъезда встретил нас туманом и запахом влажной травы. В электричке Танк устроился у ног Лейлы, положив голову на колени соседней девочке Полине — участнице группы тревожно-депрессивного спектра. Полина всю дорогу шевелила пальцами, будто стряхивала невидимые пряди паутины, но к середине пути стала перебирать шкуру собаки, словно нашла провод заземления для своих мыслей.
В деревню мы прибыли во второй половине дня. Коридоры местной школы пахли мелом и яблочным повидлом из столовой. Психолог программы — строгая Валентина Сергеевна, в прошлом полевой врач, — провела нас в просторный класс, где стены расписаны акварельными холмами. На полу лежали маты, подушки-пончики и коробка со скакалками. Дети — всего десять, от шести до двенадцати лет — сидели кружком. Кто-то крутил в руках карандаш, кто-то обнимал плюшевого зайца до хруста.
— Наш новый друг Танк умеет слушать без слов, — начала Валентина. — Можно подойти, когда будете готовы. Сначала никто не двинулся. Танк сел, слегка наклонив голову. Солнце скользнуло по его накидке, и вышитые буквы «Страж» блеснули. Девочка с рыжими косичками шагнула вперёд, протянула открытую ладонь. Пёс коснулся её рукой мокрым носом и мягко вздохнул. Через минуту весь круг сомкнулся вокруг него — осторожно, без шума, будто вокруг костра — и напряжение впервые за день спало.
***
На третий день программы запланировали маршрут через ельник к озеру. Я шла сзади колонны: дети, Лейла, Танк, два волонтёра и Валентина с рацией. Лес был сухим, наст рассыпался под ботинками. В середине пути Артём, девятилетний мальчик с диагнозом «социальная тревожность», отстал, чтобы собрать еловые шишки для поделок. Венок ветра сдул шапку у мальчика, и та укатилась между стволов. Артём побежал за ней — и исчез за поворотом.
Не прошло и минуты, как Лейла спохватилась: — Мама, Артёма не видно! Я подала сигнал из рации, но звук шёл в эфир — в той стороне не ловила сеть. Танк вскинул голову, понюхал воздух — шерсть на холке стала аэродромом для переживаний. Лейла схватила поводок и произнесла команду, которую мы отрабатывали дома: — «Поиск свой!» Пёс сорвался с места, уводя Лейлу к густым зарослям.
Тропа кончилась у оврага, где обильные дожди подмочили почву. Внизу мерцала полоса воды. На противоположной стороне, за корнями поваленного дерева, сидел Артём, прижимая к груди шапку и дрожа от страха: одно неловкое движение — и насыпанный влажный песок осыпется.
— Осторожно! — крикнула Валентина, догоняя нас. Но Танк уже спустился, ступая медленно, как горный козёл, при каждом шаге проверяя опору. Он подошёл к мальчику и сел рядом, не пытаясь поднять. Широкая спина пса стала живой опорой; Артём, продолжая дрожать, обнял его за шею. Мы втроём нашли обход — узкий, но более пологий. Танк помог мальчику подняться: он шёл чуть выше по склону, чтобы ребёнок во время подъёма держался не за подвижный песок, а за шерсть «Стража». Под ногами Танк рычал тихо — не угрозой, а вибрацией, будто приказывал земле быть прочной.
На вершине оврага мальчик разрыдался: — Я думал… упаду. А Танк сказал… (сбивчивое всхлипывание)… что можно стоять. Животное не выдало ни звука, лишь опустило голову, прижав к Артёму тёплый лоб. Лейла обняла друзей сразу обоих, а я чувствовала, как внутри меня собирается история нового доказательства доброты.
***
Вечером семья Артёма приехала в школу. Мальчик сам всё рассказал отцу. Мужчина долго держал Танка за морду, шепча: — Спасибо, огромный друг, что спас моего сына. На следующий день весь зал актового зала — преподаватели, жители деревни, дети других классов — встретили нас бурей аплодисментов. Лейла смущённо вышла на сцену, Танк улёгся у её ног. Девочка показала слайды, где нарисовала овраг и собаку-опору, подписав: «Крепкая земля — это сердце друга».
Доктор Хартман обещала отправить документы о награждении Танка медалью «За мужество». Сельская администрация предложила нарисовать на фасаде школы граффити: Танк ведёт детей по лесной тропе, а сверху золотыми буквами лозунг: «Страхам вход воспрещён».
***
Домой мы возвращались, когда поезда уже редко гремели по ночным веткам. В электричке Лейла дремала, уронив голову на бок. Я гладила Танка, вспоминая, как когда-то он назывался «непригодным». Телефон вибрировал: пришло сообщение от Кёртиса. «Спасибо, что взяли Роба на репетицию шествия. Он хочет отучиться бояться громких звуков. Готов помочь с тренировками.» Я улыбнулась: круг замкнулся.
Следующим утром мы проснулись от шума во дворе. Соседи, которым мы раздавали расписание прогулок, сдвинули лавочки и устроили субботник: красили забор, сажали кусты сирени. На воротах появилась табличка: «ЗОНа Доброго Сна — здесь живёт Страж».
Вечером Лейла, разложив на столе карандаши, сказала: — Мама, когда я вырасту, я стану ветеринаром, чтобы таких, как Танк, не называли неподходящими. — А если вдруг у нас появится второй пёс? — спросила я. Она задумалась, затем уверенно кивнула: — Тогда Танку будет помощник, а детям — ещё один друг.
Я открыла окно. Далеко, между крыш, сверкали огни. Ветер принёс запах сирени, и ночное небо показалось меньше, чем раньше. Было чувство, что стены нашего дома стали гибче, пропуская поступь большого, доброго, в прошлом «опасного» пса.
Мне хотелось поставить точку, но внутри звучал тихий голос: «Истории, где страх превращается в дружбу, не кончаются». И правда: впереди летний лагерь, новые дети, новые леса. Может быть, однажды мы привезём щенка-стажёра, а Танк станет наставником, как опытный капитан. А может, Лейла напишет вторую книгу — уже о том, как она сама помогла кому-то стать смелее.
Поэтому я закрываю эту главу не точкой, а многоточием, уверенная, что Страж снов ещё не раз выйдет из сумрака, чтобы тихим вздохом напомнить: у каждого страха есть противоположность — доверие, и порой оно весит ровно столько, сколько большой тёплый пёс, ложащийся рядом.
